Красивые стихотворения о
любви

Пролог

За всех вас, 
которые нравились или нравятся, 
хранимых иконами у души в пещере, 
как чашу вина в застольной здравице, 
подъемлю стихами наполненный череп. 

Всё чаще думаю - 
не поставить ли лучше 
точку пули в своём конце. 
Сегодня я 
на всякий случай 
даю прощальный концерт. 

Память! 
Собери у мозга в зале 
любимых неисчерпаемые очереди. 
Смех из глаз в глаза лей. 
Былыми свадьбами ночь ряди. 
Из тела в тело веселье лейте. 
Пусть не забудется ночь никем. 
Я сегодня буду играть на флейте. 
На собственном позвоночнике. 

1

Вёрсты улиц взмахами шагов мну. 
Куда уйду я, этот ад тая! 
Какому небесному Гофману 
выдумалась ты, проклятая?! 

Буре веселья улицы Узки. 
Праздник нарядных черпал и чЕрпал. 
Думаю. 
Мысли, крови сгустки, 
больные и запёкшиеся, лезут из черепа. 

Мне, 
чудотворцу всего, что празднично, 
самому на праздник выйти не с кем. 
Возьму сейчас и грохнусь навзничь 
и голову вымозжу каменным Невским! 
Вот я богохулил. 
Орал, что бога нет, 
а бог такую из пекловых глубин, 
что перед ней гора заволнуется и дрогнет, 
вывел и велел: 
люби! 

Бог доволен. 
Под небом в круче 
измученный человек одичал и вымер. 
Бог потирает ладони ручек. 
Думает бог: 
погоди, Владимир! 
Это ему, ему же, 
чтоб не догадался, кто ты, 
выдумалось дать тебе настоящего мужа 
и на рояль положить человечьи ноты. 
Если вдруг подкрасться к двери спаленной, 
перекрестить над вами стёганье одеялово, 
знаю - 
запахнет шерстью пАленной, 
и серой издымится мясо дьявола. 

А я вместо этого до утра раннего 
в ужасе, что тебя любить увели, 
метался 
и крики в строчки выгранивал, 
уже наполовину сумасшедший ювелир. 
В карты бы играть! 
В вино 
выполоскать горло сердцу изоханному. 

Не надо тебя! 
Не хочу! 
Всё равно 
я знаю, 
я скоро сдохну. 

Если правда, что есть ты, 
боже, 
боже мой, 
если звёзд ковёр тобою выткан, 
если этой боли, 
ежедневно множимой, 
тобой ниспослана, господи, пытка, 
судейскую цепь надень. 
Жди моего визита. 
Я аккуратный, 
не замедлю ни на день. 
Слушай, 
Всевышний инквизитор! 

Рот зажму. 
Крик ни один им 
не выпущу из искусанных губ я. 
Привяжи меня к кометам, как к хвостам лошадиным, 
и вымчи, 
рвя о звёздные зубья. 
Или вот что: 
когда душа моя выселится, 
выйдет на суд твой, 
выхмурясь тупенько, 
ты, 
Млечный Путь перекинув виселицей, 
возьми и вздёрни меня, преступника. 
Делай что хочешь. 
Хочешь, четвертуй. 
Я сам тебе, праведный, руки вымою. 
Только - 
слышишь! - 
убери проклятую ту, 
которую сделал моей любимою! 

Вёрсты улиц взмахами шагов мну. 
Куда я денусь, этот ад тая! 
Какому небесному Гофману 
выдумалась ты, проклятая?! 

2

И небо, 
в дымах забывшее, что голубО, 
и тучи, ободранные беженцы точно, 
вызарю в мою последнюю любовь, 
яркую, как румянец у чахоточного. 

Радостью покрою рёв 
скопа 
забывших о доме и уюте. 
Люди, 
слушайте! 
Вылезьте из окопов. 
После довоюете. 

Даже если, 
от крови качающийся, как Бахус, 
пьяный бой идёт - 
слова любви и тогда не ветхи. 
Милые немцы! 
Я знаю, 
на губах у вас 
гётевская Гретхен. 

Француз, 
улыбаясь, на штыке мрёт, 
с улыбкой разбивается подстреленный авиатор, 
если вспомнят 
в поцелуе рот 
твой, Травиата. 

Но мне не до розовой мякоти, 
которую столетия выжуют. 
Сегодня к новым ногам лягте! 
Тебя пою, 
накрашенную, 
рыжую. 

Может быть, от дней этих, 
жутких, как штыков острия, 
когда столетия выбелят бороду, 
останемся только 
ты 
и я, 
бросающийся за тобой от города к городу. 

Будешь за море отдана, 
спрячешься у ночи в норе - 
я в тебя вцелую сквозь туманы Лондона 
огненные губы фонарей. 

В зное пустыни вытянешь караваны, 
где львы начеку, - 
тебе 
под пылью, ветром рваной, 
положу Сахарой горящую щеку. 

Улыбку в губы вложишь, 
смотришь - 
тореадор хорош как! 
И вдруг я 
ревность метну в ложи 
мрущим глазом быка. 

Вынесешь на мост шаг рассеянный - 
думать, 
хорошо внизу бы. 
Это я 
под мостом разлился Сеной, 
зову, 
скалю гнилые зубы. 

С другим зажгёшь в огне рысаков 
Стрелку или Сокольники. 
Это я, взобравшись туда высоко, 
луной томлю, ждущий и голенький. 

Сильный, 
понадоблюсь им я - 
велят: 
себя на войне убей! 
Последним будет 
твоё имя, 
запекшееся на выдранной ядром губе. 

Короной кончу? 
Святой Еленой? 
Буре жизни оседлав валы, 
я - равный кандидат 
и на царя вселенной, 
и на 
кандалы. 

Быть царём назначено мне - 
твоё личико 
на солнечном золоте моих монет 
велю народу: 
вычекань! 
А там, 
где тундрой мир вылинял, 
где с северным ветром ведёт река торги, - 
на цепь нацарапаю имя Лилино 
и цепь исцелую во мраке каторги. 

Слушайте ж, забывшие, что небо голубО, 
выщетинившиеся, 
звери точно! 
Это, может быть, 
последняя в мире любовь 
вызарилась румянцем чахоточного. 

3

Забуду год, день, число. 
Запрусь одинокий с листом бумаги я. 
Творись, просветлённых страданием слов 
нечеловечья магия! 

Сегодня, только вошёл к вам, 
почувствовал - 
в доме неладно. 
Ты что-то таила в шёлковом 
платье, 
и ширился в воздухе запах ладана. 
Рада? 
Холодное 
«очень». 
Смятеньем разбита разума ограда. 
Я отчаянье громозжу, горящ и лихорадочен. 

Послушай, 
всё равно 
не спрячешь трупа. 
Страшное слово на голову лавь! 
Всё равно 
твой каждый мускул 
как в рупор 
трубит: 
умерла, умерла, умерла! 
Нет, 
ответь. 
Не лги! 
(Как я такой уйду назад?) 
Ямами двух могил 
вырылись в лице твоём глаза. 

Могилы глубятся. 
Нету дна там. 
Кажется, 
рухну с пОмоста дней. 
Я душу над пропастью натянул канатом, 
жонглируя словами, закачался над ней. 

Знаю, 
любовь его износила уже. 
Скуку угадываю по стольким признакам. 
Вымолоди себя в моей душе. 
Празднику тела сердце вызнакомь. 

Знаю, 
каждый за женщину платит. 
Ничего, 
если пока 
тебя вместо шика парижских платьев 
одену в дым табака. 

Любовь мою, 
как апостол во время Оно, 
по тысяче тысяч разнесу дорог. 
Тебе в веках уготована корона, 
а в короне слова мои - 
радугой судорог. 

Как слоны стопудовыми играми 
завершали победу Пиррову, 
Я поступью гения мозг твой выгромил. 
Напрасно. 
Тебя не вырву. 

Радуйся, 
радуйся, 
ты доконала! 
Теперь 
такая тоска, 
что только б добежать до канала 
и голову сунуть воде в оскал. 

Губы дала. 
Как ты груба ими. 
Прикоснулся и остыл. 
Будто целую покаянными губами 
в холодных скалах высеченный монастырь. 

Захлопали 
двери. 
Вошёл он, 
весельем улиц орошён. 
Я 
как надвое раскололся в вопле, 
Крикнул ему: 
«Хорошо! 
Уйду! 
Хорошо! 
Твоя останется. 
Тряпок нашей ей, 
робкие крылья в шелках зажирели б. 
Смотри, не уплыла б. 
Камнем на шее 
навесь жене жемчуга ожерелий!» 

Ох, эта 
ночь! 
Отчаянье стягивал туже и туже сам. 
От плача моего и хохота 
морда комнаты выкосилась ужасом. 

И видением вставал унесённый от тебя лик, 
глазами вызарила ты на ковре его, 
будто вымечтал какой-то новый Бялик 
ослепительную царицу Сиона евреева. 

В муке 
перед той, которую отдАл, 
коленопреклонённый выник. 
Король Альберт, 
все города 
отдавший, 
рядом со мной задаренный именинник. 

Вызолачивайтесь в солнце, цветы и травы! 
Весеньтесь жизни всех стихий! 
Я хочу одной отравы - 
пить и пить стихи. 

Сердце обокравшая, 
всего его лишив, 
вымучившая душу в бреду мою, 
прими мой дар, дорогая, 
больше я, может быть, ничего не придумаю. 

В праздник красьте сегодняшнее число. 
Творись, 
распятью равная магия. 
Видите - 
гвоздями слов 
прибит к бумаге я.